В четвертой главе Никт знакомится с ведьмой, но не Верховной, а самой обыкновенной:

They come to my little cottage at dawn, before I’m proper awake, and drags me out on to the green. “You’re a witch!” they shouts, fat and fresh-scrubbed all pink in the morning, like so many pigwiggins scrubbed clean for market day. One by one they gets up beneath the sky and tells of milk gone sour and horses gone lame, and finally Mistress Jemima gets up, the fattest, pinkest, best-scrubbed of them all,

and it’s all my magic, says she, that made him so and the poor young man must be bespelled.

Сначала подумала, что Соломон расчленил бедняжку Джемайму до смерти, но нет:

— Приходют в мой домишко ни свет ни заря, я даже глаз не продрала, и тащут меня на общинную землю, что посередь деревни. «Ведьма ты!» — кричат, все такие толстые, чистые, розовые, как порося, вымытые к базарному дню. Один за другим встают и под этим самым небом говорят, как-де у них молоко скисло да кобылы охромели. А последняя встает миссис Джемайма, самая толстая, розовая и мытая из всех. Мол, Соломон Поррит стал ее чураться и знай вьется у прачечной, как оса у горшка с медом. Все, мол, мои чары, околдовала я молодчика.

С переводом случилось что-то страшное, но «cuts her dead» и правда значит, что Соломону красавица Лиза понравилась намного больше, чем толстушка Джемайма. Простой игнор «cuts them off» уже был у Билли Айлиш, а тут игнор смертельный, и не только метафорически:

saying if I’m a witch I’ll neither drown nor care, but if I am not a witch I’ll feel it. And Mistress Jemima’s father gives them each a silver groat to hold the stool down under the foul green water for a long time, to see if I’d choke on it.’

Привязали меня к табуретке и давай топить в утином пруду — коли ведьма, то воды не наглотаюсь, даже не замечу, а не ведьма, тонуть начну. А отец миссис Джемаймы дает каждому по серебряному четырехпенсовику, чтоб табуретку подольше подержали в мерзкой зеленой луже, чтоб я захлебнулась.

Откуда бы ещё я узнала, что такое позорный стул, как не из детской сказки? В русской версии cucking stool превратился в обычную табуретку, но табуретка там была очень необычная. По названию похоже, что на неё кто-то какал, и вы не поверите:

The term “cucking-stool” is known to have been in use from about 1215. It means literally “defecation chair”, as its name is derived from the old verb “cukken” and has not quite been rid of in many parts of the English speaking world as “to cack” (defecate), akin to Dutch “kakken” and Latin “cacāre”.

Теперь понятно, как так вышло в русском языке. А в английском Гейман, кажется, не до конца изучил вопрос средневековых стульев. На самом деле их было два: cucking stool и ducking stool.

К cucking stool непутевую девицу привязывали за сквернословие, проституцию и другие позорные деяния, а потом проносили по городу, чтобы все могли над ней посмеяться.

А вот на ducking stool было не так весело — «ducking» тут не про уточек, а про утопление. К такому стулу привязывали намного крепче, а потом с берега погружали в воду рычагом типа катапульты. Считалось, что это поможет определить, кто ведьма, а кто нет. Работало не всегда — иногда девица просто умирала. А потом вечно жила на кладбище и пугала маленьких мальчиков.