“My name is Peter Stillman. Perhaps you have heard of me, but more than likely not. No matter. That is not my real name. My real name I cannot remember. Excuse me. Not that it makes a difference. That is to say, anymore.

“This is what is called speaking. I believe that is the term. When words come out, fly into the air, live for a moment, and die. Strange, is it not? I myself have no opinion. No and no again. But still, there are words you will need to have. There are many of them. Many millions, I think. Perhaps only three or four. Excuse me. But I am doing well today. So much better than usual. If I can give you the words you need to have, it will be a great victory. Thank you. Thank you a million times over.

“Long ago there was mother and father. I remember none of that. They say: mother died. Who they are I cannot say. Excuse me. But that is what they say.

“No mother, then. Ha ha. Such is my laughter now, my belly burst of mumbo jumbo. Ha ha ha. Big father said: it makes no difference. To me. That is to say, to him. Big father of the big muscles and the boom, boom, boom. No questions now, please.

“I say what they say because I know nothing. I am only poor Peter Stillman, the boy who can’t remember. Boo hoo. Willy nilly. Nincompoop. Excuse me. They say, they say. But what does poor little Peter say? Nothing, nothing. Anymore.

У Кристи и Фоли латинские, французские и прочие неведомые штуки достигли такого количества, что я наконец-то решила их запомнить. И хотя формально они английские, это вообще не помогает:

[...] Emma went to Bath, and Miranda has always seemed determined to find little ways to lord Oxford over her, to show her up as not being quite as good as the rest of us.

Догадаться без интернета, что это значит, мне не удалось, но русские не сдаются:

“It’s not that I dislike strangers per se. It’s just that I prefer not to speak to anyone who does not introduce himself. In order to begin, I must have a name.”

“But once a man gives you his name, he’s no longer a stranger.”

“Exactly. That’s why I never talk to strangers.”

Ага, уже лучше. Но на всякий случай ещё что-нибудь:

Awaking at home to a free diary and no hangover, I sat down at my desk to plan some kind of outline for the Great Report. It was time, I told myself: time to begin this in earnest. Not the Report per se, but rather its schema, prolegomena, what-have-you.

Что «prolegomena» — это множественное число, я конечно знала всегда, да. И что пролегомены — это «введение» по-гречески, тоже. А теперь наконец-то поняла, что «per se» значит «как таковой». И если немного разобраться в латинском, то даже понятно, почему:

Latin per sē means “by itself”, from per “by, through” and sē “itself, himself, herself, themselves”.

Предлог «per» используется со временем: per second, per hour, per month и с людьми: per one, per two, per three. И если теперь превратить «per se» в «per self», то получится «в самого себя» или сам по себе, как таковой. А когда никого нет, на троих не обязательно.

Тут мне стало интересно, как же будет «не в своей тарелке» на самом деле.

I’ve cancelled yet another mother-daughter night, so my mom stops by my room.

“So,” she says.

“I’m sorry I canceled, Mom. I’m just feeling out of sorts.”

She immediately presses the back of her hand to my forehead.

“Mentally, not physically,” I clarify.

Здесь кажется, что отличия от «under the weather» почти нет — речь снова о здоровье. Разница в том, что «out of sorts» можно использовать для любых неустойчивых состояний:

The place was peaceful. Arthur felt happy. Even Ford seemed cheerful. They walked a short way in the direction of the town, and the Informational Illusion of the grass was pleasant and springy under their feet, and the Informational Illusion of the flowers smelled sweet and fragrant.

А вот опять про корабли:

It was the thirteenth day since the case had begun. Quinn returned home that evening out of sorts. He was discouraged, ready to abandon ship. In spite of the games he had been playing with himself, in spite of the stories he had made up to keep himself going, there seemed to be no substance to the case.

Здесь «out of sorts» больше похоже на «не в духе».

С происхождением у идиомы всё не так просто, как с «under the weather» — есть пара теорий о печатных буквах и латинском языке, но это не точно. А мне «out of sorts» напоминает кучу разноцветных неотсортированных деталей Лего, на которые распался Бэтмен, потому что был сам не свой.

А теперь про человека-паука, который через вселенные. Он крутой. Настолько, что ради оригинала я даже пожертвовала огромным аймаксом. А потом всё время хотела надеть очки, потому что слишком уж оно зелёно-красно-странное для не три дэ. Впрочем, там вообще весь мультик наркоманский (и очень красивый).

В кино я редко успеваю запоминать клёвые штуки, но тут одну фразу запомнила сразу же. Когда Майлз становится человеком-пауком и встречает Питера из другого измерения, то наивно думает, что тот его научит новой жизни. Но быстро понимает, что Питер в гробу видал и его самого, и весь его мир, ему лишь бы домой вернуться.

Без помощи Паркера Майлз никак не может справиться с паутиной, и в расстроенных чувствах выдаёт что-то типа «Ну вот, I thought you’d show me the ropes, а ты, а ты...». И летит головой в сосну, не успев за неё зацепиться.

Сначала я решила, что у «show me the ropes» прямой смысл — мол, я думал, ты мне покажешь, как верёвками (паутиной) пользоваться. А потом догадалась, что «show (one) the ropes» значит ввести в курс дела, научить азам чего-нибудь.

Фраза появилась в те времена, когда опытные морские волки показывали салагам, как вязать верёвки. А потом смысл стал сильно шире — теперь верёвки можно не только показывать, им ещё можно кого-нибудь научить или самому им научиться. Точно так же, как у нас можно ввести в курс дела, а можно в него войти (кхм).

Вот как это выглядит:

у Паланика — In a few weeks, once they’d learned the ropes, they’d be integrated into the general population of the clinic.

у Остера — Brown broke him in, Brown taught him the ropes, and when Brown grew old, Blue took over.

у Даля — He learned the ropes faster than me, and within an hour he had passed the blindfold test without placing a foot wrong.

А «show the ropes» в книжках мне ни разу не встречалась, так что аймаксом я пожертвовала не зря. Надеюсь, когда-нибудь все режиссёры завещают показывать свои фильмы с субтитрами, а не только Кубрик.

Сходила тут на нового Гиллиама, и он восхитителен. Весь фильм Дон Кихот называет несчастного режиссёра своей верной белкой, потому что «оруженосец» по-английски «squire», но слово слишком сложное, и получается как-то так:

В переводе белка изящно превратилась в броненосца, и это очень смешно. К сожалению, не помню точную цитату с полной игрой слов, а субтитров пока нигде нет, поэтому приведу пример из Пола Остера, который про Дон Кихота завернул не менее круто, чем Гиллиам.

В романе «City of Glass» писатель Куинн ввязывается в сомнительную авантюру и выдаёт себя за частного детектива по имени Пол Остер. А потом решает найти настоящего Остера, и понимает, что детектива с таким именем в Нью-Йорке нет. Зато есть писатель Пол Остер, который пишет эссе о Дон Кихоте и верит, что автором книги был вовсе не Сервантес, а сам Дон Кихот:

Don Quixote, in my view, was not really mad. He only pretended to be. In fact, he orchestrated the whole thing himself. Remember: throughout the book Don Quixote is preoccupied by the question of posterity. Again and again he wonders how accurately his chronicler will record his adventures.

[...] Cervantes hiring Don Quixote to decipher the story of Don Quixote himself. There’s great beauty to it.

И если вы тоже запутались, сколько там Полов Остеров и какой из них настоящий, то добро пожаловать в постмодернистскую игру одной игры с другой игрой внутри третьей игры — любимый жанр Пола Остера (и Терри Гиллиама).

В детстве меня укладывали спать сразу после Хрюши и Степаши, как раз когда по телевизору начиналось самое интересное: Шварценеггер готовился спасти всё человечество, более скромный Стивен Сигал спасал самолеты и поезда, а в редких случаях красотки целовали кого-нибудь из них в благодарность за подвиги (дольше трех секунд на это посмотреть ни разу не удалось).

Ясное дело, спать совершенно не хотелось, зато очень хотелось узнать, что же там происходит и чем дело кончится. Манящий телевизор находился в одной комнате с диваном, но экран всегда загораживала широкая спина, охраняющая мой сон. К счастью, никто не замечал, что полированная спинка дивана отражает происходящее достаточно для того, чтобы разбудить меня с утра было непосильной задачей.

Думаю, так и родилась моя любовь к кинематографу, а когда мне разрешили смотреть кино по вечерам, возник ещё и интерес к просмотру в оригинале. Большинство фильмов по телевизору шли в озвучке, за которой проглядывало нечто загадочное. Скоро мне стало интересно, что происходит на самом деле, когда герой кричит «заткнись!». Понятно было плохо, но угадывалось что-то вроде «шатап».

Конечно, в те времена у меня не было интернета, и даже нормальный словарь был непозволительной роскошью. Все возможные варианты написания таинственного слова, которые пришли мне в голову, найти нигде не удалось. Гораздо позже я узнала, что такое фразовые глаголы, и поняла, что слов было два: «shut» и «up».

Судя по фильмам, когда героя кто-то бесит настолько, что он уже не стесняется в выражениях, кроме как «shut up» сказать ему нечего. Американцы, что с них взять. То ли дело мы, у нас есть варианты на все случаи жизни: цыц; завали (что-нибудь); закрой форточку; прикуси язык; не отсвечивай; ну и мой любимый: молчать, пока зубы торчат.

У них такого точно нет, куда им. Или всё-таки есть? Очень уж похоже:

Бывалый моряк учит салагу, как разносить еду голодным и не очень вежливым собратьям, и использует подходящее к случаю выражение «button it», которое в зависимости от контекста можно перевести любым из упомянутых вариантов (или кучей других). Для разнообразия возьмем «захлопни варежку».

Кстати, если вам интересно, как это выглядит в русском переводе, то вас ждет очередной сюрприз от автора незабвенного Синькина — никак. Серьезно, там этого просто нет, как и всего остального:

Никому не позволяй садиться себе на шею. Кто-то громко требует жратву — обслужи его последним. Если не уймется — скажи, что нассышь ему в компот. Пусть знает, кто здесь главный.

Про компот — божественно, что тут скажешь.

Если вы видели мультик «Coraline» по Нилу Гейману, то знаете, какую роль там играют пуговицы. Если не видели, то за пару минут поймете, что без них никак не обойтись, если хочешь остаться в заманчивом ином мире. Представьте, что пуговицы не только пришивают на глаза, но ещё и зашивают ими рот. Пожалуй, говорить после такого не очень удобно.

P.S. Только что узнала, что бывают варежки, которые в прямом смысле захлопываются, а откидной верх крепится на пуговицу. Идеально.

В «Нью-Йоркской трилогии» Пола Остера мне больше всего запомнилась вторая часть — «Ghosts», где очень много внимания уделяется различным символам. Ключевое значение там имеют имена героев, и не случайно они переданы с помощью цветов: некто по имени White нанимает главного героя Blue следить за человеком по имени Black. Сходство имен с цветами постоянно обыгрывается по ходу действия, и конечно же там есть куча непереводимых моментов. Тем интереснее, как с ними справился переводчик.

Начнем с того, что в русской версии героев зовут Синькин, Белик и Черни (прямо как в анекдоте про русского, украинца и американца). Не знаю, как вам, но мне Синькин напоминает скорее Хармса, чем американский нуар и детективов.

Самое интересное начинается к концу романа. Там есть великолепная сцена, где герой, засыпая, думает о том, как странно, что у всего на свете есть свой цвет. И, разумеется, мысли его плавно смещаются к тем самым цветам — синему, белому и черному. Начинает он с синего:

There are bluebirds and blue jays and blue herons. There are cornflowers and periwinkles. There is noon over New York. There are blueberries, huckleberries, and the Pacific Ocean. There are blue devils and blue ribbons and blue bloods. There is a voice singing the blues. There is my father’s police uniform. There are blue laws and blue movies. There are my eyes and my name.

Перевод заслуживает того, чтобы привести его целиком:

Синица, синяя птица. Васильки и барвинки. Синяя дымка над Нью-Йорком, синий отлив Тихого океана. Голубика. Посинеть от холода или от злости. Голубая орденская лента и голубая кровь. «Голубые» мальчики. Синева неба и синева под глазами. Синюшный младенец. Голубые горы. Синяя униформа полицейского. Синька. Синькин.

Понятно, почему исчезли блюзы, синие законы и грустная музыка — в русском языке таких выражений нет и «синий» значит совсем не «грустный» (хотя, тут как посмотреть). Зато есть другие выражения, которые использованы на полную катушку — тут тебе и голубые мальчики, и синюшные младенцы, и синева под глазами, да просто синька, наконец!

Непонятно, почему исчезли важные детали: голубые глаза героя и то, что его отец был полицейским. И это я ещё не рассказываю, во что превратились остальные цвета. Скажем, переводчик просто не знал, что «lily-of-the-valley» — это ландыш, а не лилия.

Хорошо перевести такое — действительно трудная задача. И в подобных примерах отлично видно, как на русском языке мы часто читаем совсем другую книгу, а потом удивляемся, почему у этих американцев повсюду геи.

Особая же ирония заключается в том, что в отрывке про синий цвет есть два выражения, которые на русский переводятся с помощью черного и белого:

«Bluberries» — это всем известная черника.

А вот «blue devils» — это, внезапно, белая горячка.

Похоже, цвет чертей зависит не от количества выпитого, а от национальности.

Немного рифмы для запоминания:

Шёл Черни однажды в бар.
Шёл и шёл и вдруг пропал.

Ну и ну, подумал Синькин. Это что за ерунда?
Ведь такого не бывает, ни за что и никогда!

Может, белая горячка наконец-то довела,
И несчастный просто сгинул, не оставив и следа?

Или голубые черти утащили его в лес?
Ведь куда-то он исчез!

(Да, я не Хармс)